На заре эры МэйДзи, вскоре после свержения Сегуната Токугавы и реставрации монархии, по дорогам Японии бродит рыжеволосый странник Кеншин Химура. Никто и не подозревает, что этот обаятельный и дурашливый парень с мечом-сакабато (меч с заточкой на обратной стороне клинка) десять лет назад был известен как хитокири Палач Баттосай, сначала тайный убийца революционеров Патриотов Ишина, затем легендарный воин, лучший мечник монархистов и один из военнокомандующих. Когда волнения, связанные со сменой власти улеглись, он отказался от своего клинка и места в правительстве, поклявшись больше никогда не отнимать человеческую жизнь, и исчез, растворившись среди сотен бродяг, заполнивших дороги Японию в смутное послевоенное время. Однажды судьба сталкивает его с Камия Каору, хозяйкой школы боевых искусств, недавно лишившейся отца. Девушке нужна помощь и защита, уставшему от странствий Кеншину – приют. Так начинается аниме «Самурай Х» («Бродяга Кеншин» в оригинале). Приключения – порой захватывающие, но чаще – смертельно опасные, новые друзья и старые враги, люди, которые нуждаются в помощи… и, конечно, любовь – все это ждет Химуру Кеншина, рыжеволосого самурая со шрамом в форме креста на левой щеке…
«Меч и ножны»
Кто измерит мой путь, кто изменит мой рок,
Что начертан мне древним холодным мечом?
Я блуждаю всю жизнь в лабиринте дорог,
И ношу смерть за правым плечом.
Каждый день новый бой, каждый день старый страх,
И с тропинки судьбы не свернуть.
Но я вернусь домой в старый замок в горах,
Когда будет окончен мой путь.
Ни за знамя, ни герб, ни за список побед,
Не поймешь, где искусство, а где ремесло.
Семь шагов через страх, семь шагов через бред,
Коль остался в живых – повезло.
Пусть сгорает судьба в ритуальных кострах,
Пусть у мира меняется суть.
Но я вернусь домой в старый замок в горах,
Когда будет окончен мой путь.
Не обманешь судьбу и не купишь любовь
Ни за жизнь, ни за смерть, ни за горсть серебра.
И холодная сталь ляжет под ноги вновь
Равновесием зла и добра.
И когда надоест мне со смертью играть,
Жизнь отпустит меня отдохнуть.
Но я вернусь домой в старый замок в горах,
Когда будет окончен мой путь.
Пролог
Двое сидят на длинном крыльце доджо (прим.автора: школа для занятий боевыми искусствами). Им невдомек, что за ними следят – слишком обоих снедает страшная боль. Невидимый наблюдатель невольно напрягается, когда невидящий взгляд мужчины скользит по кустам, в которых он прячется, но рыжеволосый самурай сейчас вряд ли способен заметить хоть что-то – пред ним в кровавом карусели кружат призраки прошлого, и, кажется, только женщина, опустившаяся рядом с ним на колени, удерживает его от полного падения в бездну.
Юный на вид, невысокий и почти хрупкий, он совсем не похож на легендарного хитокири, десять лет назад державшего в страхе Киото и Эдо. Лишь крестообразный шрам на щеке и совершенно дикий цвет пламенеющих на солнце волос не дают соглядатаю ошибиться – перед ним действительно Палач Баттосай, некогда лучший убийца Патриотов Ишина, безжалостно каравший сторонников Токугавы, а ныне безвестный странник по имени Химура Кеншин, давший обет никогда больше не проливать кровь.
Однако, бывший хитокири (прим.автора: профессиональный убийца, мастер клинка) интересует прячущегося в зарослях наблюдателя лишь постольку-поскольку. Все его внимание приковано к девушке, синеглазой и по-своему очень красивой, но на первый взгляд совершенно лишенной обычного женского очарования. Резковатые движения, пусть и смягченные какой-то диковатой грацией, бесхитростный, но твердый взгляд, мозоли от шиная (прим.автора: деревянный тренировочный меч) на ладонях – все это выдает в ней не кокетку или смиренную хранительницу домашнего очага, но достаточно опытного для ее девятнадцати лет воина. Хотя удивляться здесь нечему, ведь девушку зовут Камия Каору, и именно она уже несколько лет, с самой смерти отца, управляет семейной школой боевых искусств. Камия Касин Рю – так называется преподаваемый в ней стиль кендо. Меч, дарующий жизнь! И юная Каору стойко следует отцовской заповеди.
Известно невидимому наблюдателю и то, каким же образом судьба свела этих двух настолько непохожих друг на друга людей. Пусть информацию пришлось собирать по крупицам, но он все-таки выяснил, как почти два года назад некий Гохе, убийца, когда-то исключенный из Камия-доджо за приверженность к насилию, провозгласил себя Баттосаем, и как настоящий Баттосай, не иначе как чудом оказавшийся поблизости, помог поймать преступника и восстановить репутацию школы Камия.
Слухов о том, что было потом, хватало уже с избытком. Уставший от странствий или же плененный мальчишеским очарованием Каору, Химура Кеншин остался жить в Камия-доджо – то ли на правах постояльца, то ли, по словам злопыхателей, любовника хозяйки. Впрочем, достаточно было раз взглянуть на этих двоих рядом, чтобы понять – большее, что они позволили себе за два года жизни бок о бок, это один-другой целомудренный поцелуй. Но, опять же, и одного умудренного взгляда хватило бы, чтобы понять – Каору и Кеншин любят друг друга, причем так, что одному без другого не мил белый свет.
Что останавливало их, не давало пересечь последнюю черту – прежде это было для наблюдателя загадкой, но сейчас, слушая слова, как будто тяжелые камни, срывающиеся с губ Химуры, он начинал понимать, почему глаза рыжеволосого воина таят в себе такую муку, и видел, как эта боль отражается в глазах Каору, больше всего на свете страшившейся, что призраки прошлого лишат их даже той хрупкой иллюзии счастья, которую она научилась ценить за два года жизни рядом с Кеншином.
-Я должен рассказать Вам кое-что, Каору-доно, - мертвым голосом произносит Химура, продолжая вглядываться в пустоту. – Историю моего шрама… Историю любви и ненависти… не завершенную.
Он касается рукой крестообразной отметины на щеке, потом медленно подносит ее к глазам. Взгляд фокусируется, и на лице мелькает недоумение, словно он ожидал увидеть что-то на пальцах… Быть может, кровь?
Когда Кеншин продолжает, в его голосе впервые мелькают эмоции – горечь, обида, боль, вина…
–Когда-то давно, больше десяти лет назад у меня была жена. Ее звали Томое, и она была очень похожа на Вас, Каору-доно. Во всяком случае, Вашему покорному слуге сейчас так кажется… Ведь она тоже нашла в себе силы полюбить убийцу!
Камия Каору замирает, словно кролик под взглядом змеи, пальцы судорожно стискивают узорчатую ткань кимоно. Неизвестно, что ударяет по ней больнее – известие о браке Кеншина (а ведь она явно слышит об этом впервые) или же самоуничижение, буквально пропитавшее его последние слова. Не нужно разбираться в тонком искусстве, именуемом психологией, чтобы понять – здесь и сейчас этот человек ненавидит и презирает себя, причем настолько неистово, что дай ему зеркало, и он, утратив остатки самоконтроля, с криком расколет его – лишь бы заглушить рвущие его на куски боль и вину.
-Все началось с убийства… обычного убийства… - губы Кеншина кривятся с горькой иронией, в горле клокочет то ли издевательский смех, то ли рыдание, - …каких я сотни совершал во времена Бакумацу. Единственная разница – человек, которого я тогда убил, сумел задеть меня. Оставить метку на щеке…, - его пальцы снова касаются шрама, но на сей раз он вряд ли осознает это. – Мое первое ранение… Оно не заживало, несмотря ни на что, и один человек сказал мне тогда, будто рана, нанесенная мечом, исполненным ненавистью, не исцелится, пока не свершится месть… Так оно и оказалось на самом деле! Хотя шрам все равно остался… Как клеймо, вечное напоминание о совершенных мной преступлениях.
-Но ты же убивал не из жестокости или личных мотивов, - пробует возразить любимому Каору. Голос девушки дрожит, наполненный жаром и убежденностью, но сейчас даже ей не суждено достучаться до одолеваемого внутренними демонами Кеншина. – Ты и твои друзья, вы строили новый мир, а сделать это было невозможно, не разрушив старый. Вы просто сражались за свои идеалы… Не только ты проливал кровь! Твою забирали тоже. Когда я вспоминаю, сколько на твоем теле шрамов…
Всхлипнув, она пытается коснуться креста на щеке Химуры, однако тот бережно, но твердо отводит пальцы девушки прочь. Нет, ему не нужна жалость – даже ее. Поддержка, любовь, понимание – да, но и их он не готов принять, словно боясь запятнать хрустальную чистоту Каору кровью, что все еще чудится ему на своих руках.
-Мои шрамы - моя расплата! За этот, самый первый, что не затянется до конца и поблекнет, пока я жив… - и вдруг, без перехода: - Однажды я встретил девушку на улицах Киото, незнакомку, которая случайно увидела меня в действии и не должна была оставаться в живых. Тогда я еще не был хитокири Баттосаем, и никто пока не знал в лицо лучшего из тайных убийц Патриотов Ишина… Я не имел права оставлять свидетелей, но не смог убить ее, без чувств рухнувшую к моим ногам, и поэтому отнес к хозяйке гостиницы, где мы жили. Не знаю, почему я это сделал – мне было тогда шестнадцать, все детские чувства уже умерли, смытые пролитой моим мечом кровью, а что такое любовь я даже не знал… но я не убил ее, незнакомку, пахнущую белой сливой… Она сказала, что ее зовут Томое и попросила приюта – ведь она сбежала из родного дома после трагической смерти своего жениха. Мы несколько месяцев прожили рядом, и хотя я вряд ли сказал ей за все это время десяток слов, Томое каким-то образом сумела растопить мою душу… Когоро Кацура, наш вожак, все мучался, что сломал мне жизнь, сделав убийцей, и когда в наших рядах завелся предатель, вынудив всю группу скрываться, именно он придумал для нас легенду – я стал продавцом лекарственных трав, живущих в горах, а Томое – моей женой. «Он– меч, а ты – его ножны, - сказал Кацура ей, - сделай Химуру счастливым…». Но судьба посмеялась надо мной, потому что человек, оставивший мне этот шрам, оказался погибшим женихом Томое, и в моей жизни она появилась лишь для того, чтобы отомстить за его смерть. Любовь к ней стала тем самым моим слабым местом, что так долго искали наши враги, и, в конечном счете, едва не стоила мне жизни и рассудка…
Кеншин продолжает говорить, отчаянно и горячо, уже не в силах остановиться. Его слова обжигают раскаленной лавой и самого Химуру, и сжавшуюся рядом с ним в комочек девушку, но уходит ли с ними яд, уже десять лет разъедающий ему душу? Судя по прерывающемуся голосу и плотно зажмуренным глазам – вряд ли. Видя его боль, Каору протягивает руку, чтобы коснуться края бардового ги (прим.автора: японская одежда, вроде легкой куртки), но так и замирает в нерешительности, боясь сделать еще хуже.
-…После нашей ночи, единственной ночи вместе, она ушла, а на утро меня нашел человек Кацуры, с известием, что предатель – это Томое, и сейчас она как раз встречается со своими сообщниками из сторонников Сегуната. И показал ее дневник… Мне показалось, что небо рухнуло на землю! Я не мог в этом поверить и помчался туда, раздавленный и едва способный держать в руке меч, а на дороге меня уже ждали – их лучшие воины и мины-ловушки. Когда я добрался до места, то был едва жив…
Кеншин замолкает, не в силах продолжать, но для Каору его молчание сейчас хуже всякой пытки:
-И что было потом?
-Потом… Потом был еще один бой, с воином, который и в лучшие-то времена стал бы для меня достойным соперником. Тогда же, раненого, меня ждала верная смерть… Если бы не Томое, бросившаяся между нами и заслонившая меня собой… – голос Химуры срывается, но теперь он уже не может остановиться. – Мой противник опустил свой меч, а я, почти ослепший из-за раны в голову – нет! Я просто ее не увидел, и, почти теряя сознание, нанес последний, как думал, для меня удар, поразив одновременно и его… и Томое… Она умерла у меня на руках, перед смертью оставив на моей щеке вторую метку – незаживающую рану не только на лице, но и на сердце.
Каору смотрит на Кеншина расширенными от ужаса глазами. Не замечая слез, уже давно струящихся по ее лицу, она судорожно прижимает к груди руки, словно надеясь таким образом унять бешено колотящееся сердце. Ее потрясение так велико, что мир вокруг теряет очертания, и все, что остается ей – это пылающий на щеке Кеншина шрам.
-Томое простила меня, - продолжает Химура, поднимая к девушке измученное лицо, - она сказала, что, отняв у нее одну любовь, я подарил ей новую, и что должен жить – ради нее. И я жил, вернее существовал, сначала - как умел - выполняя свой долг перед страной, потом - странствуя по Японии, тщетно пытаясь все забыть и хоть как-то искупить причиненное мной зло… После встречи с Вами, Каору-доно, - глаза Кеншина на миг теплеют, но ответный затравленный взгляд быстро гасит в них живые искорки, - я впервые обрел надежду вырваться из плена прошлого, но, видимо, для таких как Ваш покорный слуга, не бывает второго шанса. Было наивным с моей стороны, предполагать, что у нас с Вами может быть будущее! Пролитая мной кровь будет вечно вызвать к отмщению… Я самого начала не имел права втягивать Вас во все это…
-Кеншин, да что ты такое говоришь? – опомнившись, стряхнувшая наваждение Каору хватает самурая за руку. – Ты самый добрый и благородный человек, из всех, что я знаю! Я считаю, что ты давно уже расплатился за свое прошлое, но я также понимаю и то, что судить о мере твоего искупления можешь только ты сам… Но ты должен знать, Кеншин, что никто и ничто не мешает тебе двигаться вперед! Ты как никто другой заслуживаешь счастья… Томое… - голос подводит девушку, но она продолжает с еще большим пылом: - Я думаю, она именно об этом говорила… Ты не виноват в ее смерти, это был роковой, кошмарный, но просто несчастный случай!!!
-Енеши так не считает! – обреченно произносит Химура, с тоской глядя на руку Каору, до боли сжимающую его пальцы.
-Енеши?
-Да, ее брат…
-Брат Томое?! Так это он оставил тебе записку со словами…
-Небесная кара? Да, он… Признаться, Ваш покорный слуга совсем забыл о существовании этого мальчика, в бесконечности своей боли и вины считая себя единственным, чей мир рухнул со смертью Томое. Но теперь мне придется платить и за это!
-Кеншин, когда ты, наконец, перестанешь именовать себя моим «покорным слугой»? – почти с раздражением заламывает руки Каору. - Особенно после того, что ты сказал мне вчера на берегу, во время заката! Или… ты теперь думаешь, что это было ошибкой? Нет, ничего не говори!!! – в отчаянии мотая головой, она порывисто зажимает рот вскинувшемуся было Химуре, - Сейчас ты в таком состоянии, что можешь брякнуть какую-нибудь глупость… о которой потом непременно пожалеешь. Лучше скажи… тебе придется драться с этим Енеши?
Вопрос вряд ли требует ответа, и оба это понимают. Поэтому Химура молчит.
-Пообещай мне, что не даешь ему убить себя!
И снова молчание. Человек, прибивший над дверями их дома послание со словами «Небесная кара» вряд ли удовольствуется меньшим, чем смерть убийцы своей сестры, а Кеншин никогда не нарушит клятву не отнимать больше жизней. Вариантов исхода такой схватки немного, и оба это прекрасно понимают.
Во дворике повисает напряженная тишина, лишь цикады трещат в кустах, знаменуя приближение незаметно подкравшегося вечера. Двое сидят на длинном крыльце доджо, разделяя мысли и боль друг друга.
Первым молчание нарушает, как ни странно, Кеншин:
-Уже смеркается, Каору-доно. Думаю, Вашему покорному слуге пора заняться ужином. Яхико вот-вот вернется домой, да и Сано уже два дня как не видно – значит, сегодня непременно заявится.
Каору с облегчением кивает. Обычные ежевечерние хлопоты позволят ей хоть ненадолго отвлечься от мучительных мыслей об этой новой для нее странице прошлого Кеншина. И о предстоящем ему вскорости бое с братом Томое.
-Хочешь, я помогу тебе?
С лихорадочным энтузиазмом она подхватывается с колен, но Химура мягко качает головой, вымученно улыбаясь девушке:
-Не стоит, Каору-доно, я и один прекрасно управлюсь. А Вы лучше отдохните.
-Я не устала! – краснея, вскидывается Каору. Ни для кого не секрет, что на кухне она просто стихийное бедствие, так что готовит, да и делает львиную долю работы по дому (в качестве платы за жилье!!!) уже давно только Кеншин. – Но если ты хочешь побыть один… Тогда я пойду согрею воду для вечерней ванны.
Она убегает в сторону купальни, а Химура, с тяжелым вздохом проводив ее взглядом, направляется к дому. Наблюдатель в кустах многозначительно хмыкает. Сегодня на редкость урожайный на информацию день – его хозяин будет доволен. А теперь пора уходить, пока не появились эти самые Сано и Яхико. Кто эти двое, соглядатаю уже известно. Первый - двенадцатилетний сирота Яхико Миоджин, бывший вор, а ныне ученик школы Камия Касин и – в чем Каору никогда не признается - ее названный брат. Живет, как и Химура, здесь, в Камия–доджо. Второй – Саназуки Сагара, кулачный боец, игрок и кутила, некогда всей душой жаждавший свержения монархистов, а теперь, несмотря на никуда не девшуюся ненависть, неизменно встающий плечом к плечу с Баттосаем, когда отечество не может обойтись без его не знающего поражения клинка.
…Да, все-таки странная личность этот Химура Кеншин. Во всех отношениях необычный. Невероятно харизматичный, хотя так сразу и не скажешь. Первое, что бросается в глаза это его скромное обаяние и этакая наивная дурашливость, как выясняется теперь - всего лишь маска, скрывающая настоящий вулкан эмоций и множество внутренних демонов. Но, как бы там ни было, еще ни один человек, которого судьба столкнула с бывшим хитокири, не остался после встречи с ним прежним. Санозуки Сагара и Яхико Миоджин – лишь одни из многих, кто в корне изменили свою жизнь, взглянув в фиалковые глаза Химуры Кеншина и услышав его необычный, почти гипнотический голос…
Перемахнув через забор, соглядатай задумчиво качает головой. Определенно, такой человек может помешать планам его нанимателя, в чем бы они там не заключались. Впрочем, это уже проблема хозяина… Которую, кстати сказать, вполне еще может разрешить этот Енеши, брат погибшей жены Баттосая. Небесная кара, кто бы мог подумать…
Глава 1
Возвращение
Маленькое рыболовецкое судно медленно подходило к берегу. Камия Каору стояла на носу, облокотившись на поручни, и наблюдала, как вырастают опустившихся на землю сумерек доки и причал, заполненный людьми – от пирса как раз отходил огромный иностранный корабль, плывущий куда-то в Европу.
В душе девушки царил полнейший разброд, и полная уныния фигура Кеншина, сидевшего у ног Каору, привычно опершись на свой верный сакабато, отнюдь не способствовала улучшению ее настроения. С одной стороны все закончилось хорошо – Енеши не убил, даже не ранил Кеншина. Более того, их бой завершился… ну, если не примирением, то чем- то весьма к этому близким… Нет, юный мститель не простил убийцу своей сестры, но он нашел в себе силы принять его искупление. Выиграв схватку, Кеншин не стал наносить Енеши решающий, пусть и не смертельный удар, а вместо этого опустил меч, сказав, что готов принять заслуженную кару. Но клинок мстителя не обрушился на беззащитную голову рыжего самурая - как и тринадцать лет назад между ним и разящей сталью бросилась женщина! И Енеши, увидев в ней, Каору, не иначе как призрак любимой сестры, выронил меч… и ушел, сказав на прощание, что принимает избранную экс-хитокири расплату за грехи. Жизнь-сражение – так назвал это Кеншин, обет не проливать больше крови и до последнего удара сердца защищать слабых и обездоленных…
Там на пляже, когда Каору словно в бреду наблюдала за двумя воинами, кружащимися в смертельном танце, вздымая тучи песка, ей на миг показалось, что Кеншин, наконец, обрел лад с самими собой. После той исповеди на крыльце доджо она вообще сомневалась, что он сможет поднять на Енеши меч, но бродяга сражался так уверенно, с таким внутренним светом на лице, что Каору почти поверила, будто Кеншин сумел таки отпустить свое прошлое и найти ответ на мучавшие его вопросы. Что принял, наконец, решение…
Но сейчас, глядя на его сгорбленную фигуру – этакое воплощение тяжких раздумий и очередного приступа самобичевания, она внезапно поняла, что дело-то было совсем в другом. Кеншин вышел на бой с Енеши, заранее готовый расстаться с жизнью! Смирившийся с неизбежностью расплаты за свое преступление и предоставивший брату Томое право решать, жить ему или умереть. Он не простил себя, как не простил его и Енеши – он просто принял свою судьбу. Жизнь-сражение. Жизнь-искупление… Но найдется ли там место для нее, Каору, вот в чем вопрос! Чего теперь ждать от него? Останется ли он прежним Кеншином, которого она полюбила, человеком со множеством лиц? Дурашливый и наивный бродяга – его маска для чужаков и просто в минуты растерянности. Добрый, искренний и глубоко ранимый, порой сущий ребенок, особенно в том, что касается обычных человеческих радостей – вот это настоящий Кеншин, как и другое его «Я» - острый ум, железная воля и твердая рука, что всегда поддержит и заслонит от врагов. И, наконец, похороненный где-то глубоко внутри него Баттосай, идеальный воин и безжалостный убийца с осколком льда вместо сердца… Каору любила и эту его ипостась – потому что знала, Кеншин превратился в него не по своей воле.
Но таким как сейчас, она не видела его еще ни разу! Настолько… разбитым и опустошенным. За эти два года им пришлось пережить вместе немало трудностей, тени прошлого Кеншина уже не однажды вставали у них на пути. Но даже в самые трудные времена, какие бы кошки не рвали в клочья его душу, у него всегда находилась улыбка для своей Каору-доно. Порой грустная, бывало – вымученная, а иногда наиграно-невинная – а-ля «Кеншин-бродяга», скрывающая его истинные чувства. Но всегда искренняя! Ведь он знал, насколько она радуется этому простому знаку нежности и внимания. Точно так же как сам Кеншин любит ее улыбку… Даже год назад, едва очнувшись от чуть не убившей его лихорадки, вызванной множеством страшных ран, он пытался ободрить ее, даже смеялся, хотя любое движение причиняло ему невыносимую боль.
…Зато теперь он все молчит и молчит. И мучительно размышляет о чем-то… Будем надеяться, все-таки не о какой-нибудь глупости вроде ухода из Камия-доджо. Ради ее, Каору, благополучия, разумеется! Нет уж, еще одного раза она просто не переживет…
Вздохнув, девушка решительно поджала губы и повернулась к своему любимому бродяге. Что ж, одну битву за Кеншина она уже выдержала – когда год назад они с Мегуми несколько недель сражались за его висевшую на волоске жизнь. Теперь пришло время новой схватки – за его душу!
Проклятье, Кеншин, я буду драться за тебя до конца. Даже если мой противник – это ты сам.
-Уже приплыли, - стараясь говорить легким, беспечным тоном, заметила Каору. – Сейчас будем швартоваться. Мы почти дома, Кеншин!
Кивнув, он стремительно поднялся на ноги, одним из тех обманчиво мягких, текучих движений прирожденного воина, что всегда так завораживали его спутницу. Да и других женщин, если уж на то пошло! Стоило Кеншину забыться и перестать играть в неуклюжего простачка-бродягу, как эта дикая, почти сверхъестественная грация начинала невольно проскальзывать в каждом его жесте, в каждом шаге и даже повороте головы. В сочетании завораживающим блеском экзотической огненно-рыжей шевелюры и полными тайны фиалковыми глазами это производило такое сногсшибательное впечатление, что у всех случившихся рядом женщин, по словам Мегуми, немедленно наступал паралич дыхательных путей. Каору в отличие от этой Лисицы доктором не была и поэтому не до конца понимала, о чем речь, однако даже ей сравнение казалось на редкость метким. В такие моменты девушке больше всего на свете хотелось с кошачьим мурлыканьем повиснуть у Кеншина на шее и целовать его, пока… пока…
Впрочем, что будет потом, она обычно не задумывалась. И впрямь, как прикажете мечтать о чем-то большем, если до сих пор Кеншин поцеловал ее всего один раз – на берегу реки, несколько дней назад. Да что там, до того вечера он и в любви-то ей признавался лишь дважды, причем оба раза эти слова были вырваны у него роковым стечением обстоятельств. Иначе говоря, он думал, что они больше не увидятся!
Сначала, обменяв свою жизнь на ее и став заложником кровожадных пиратов, Кеншин имел все основания предполагать, что их неистовая атаманша просто удавит его по тихому и сбросит тело на съедение акулам. Потом, год назад, он уходил в Киото, откликнувшись на просьбу прежнего соратника, а ныне члена правительства помочь остановить некого Макото Шишио, главаря могущественной преступной организации, готовившего новый государственный переворот. Этот Шишио был не только величайшим мечником, не уступающим, если не превосходящим в искусстве Кеншина, но еще и отрастил себе настолько длинные руки, что, было неизвестно, сумеет ли вообще бывший хитокири добраться живым до места назначения. Не получит ли он тихой безлунной ночью пулю в затылок.
Но там, на берегу, Кеншин сказал ей о своей любви потому что хотел этого… потому что так чувствовал… потому что, наконец, поверил, что ее чувства – не мимолетный каприз девчонки-сорванца, и что она прекрасно знает на что идет, желая разделить с ним жизнь.
Но по возращении домой их ждала записка от Енеши, и едва обретший целостность мир Кеншина опять разлетелся на куски.
Как же это несправедливо!
Взглянув на своего бродягу, облокотившегося на поручни совсем рядом с ней – на расстоянии тепла, знак наивысшего доверия и глубины его чувств, Каору не удержалась и накрыла ладонью его стиснутые на краю бортика пальцы. Кеншин чуть заметно вздрогнул, но руку не отнял, вызвав у нее совершенно девчоночье желание расплакаться от счастья. А ведь было время, когда он шарахался от любого прикосновения, то ли не считая себя достойным ее забот и внимания, то ли просто боясь «запачкать» пролитой им в прошлом кровью.
-Нас встречают, вот так вот, - неожиданно произнес Кеншин.
Спокойно так произнес, настолько похоже на его обычный безмятежный тон, что Каору вся встрепенулась. Но выражение лица бродяги по-прежнему было мрачным и отрешенным. Снова вздохнув, девушка перевела взгляд на пристань, где у самой воды виднелись две до боли знакомые фигуры – высокий широкоплечий парень в белом ги, с неизменной алой лентой в шевелюре и непоседливый вихрастый мальчишка, за спиной у которого подпрыгивала рукоять шиная. Санозуки и Яхико… Каору, и без того пребывавшая в растрепанных чувствах, умилилась просто до слез – вот что значит настоящие друзья! Она редко воспринимала этих оболтусов всерьез, гоняя Яхико почем зря, и частенько обзывая бездельника Сано нахлебником и другими неблаговидными прозвищами. Но вот в такие как сейчас моменты девушка вдруг с особой остротой осознавала, что эти двое, как и Кеншин - члены ее семьи. Так же как доктор Дзенсай, опекавший ее после смерти отца, его прелестные маленькие внучки Аяме и Сузуми и даже эта лисица Мегуми… хоть она и пытается строить глазки Кеншину.
Между тем, парочка на пристани тоже заметила друзей, стоявших на носу джонки. На губах Санозуки возникла знакомая кривоватая улыбка, а непосредственный Яхико, забыв, что он вообще-то терпеть не может свою наставницу, радостно замахал прибывшим обеими руками. Не удержавшись, Каору тоже махнула в ответ и удивленно повернулась к Кеншину:
-А как они узнали… ну, что нас надо встречать именно сейчас?
В ответ - короткий напряженный взгляд из-под растрепанной рыжей челки. Так, похоже, она опять наступила на больную мозоль. Но что она такого сказала-то?
-Ваш покорный слуга вкратце описал Сано… ситуацию. Сказал, что вернется или сегодня вечером, вместе с Вами. Или не вернется вообще… И попросил его встретить Вас. На всякий случай.
Понятно… Встретить, если она все-таки вернется одна, убитая горем после его, Кеншина, смерти. З-з-замечательно! Каору почувствовала как в ее всегдашнюю глубинную тоску и желание разделить боль Кеншина, уже давно ставшее чем-то привычным, закрадывается нотка раздражения. Ну что за человек! Он так опекает ее, бережет, боится лишний раз побеспокоить… Но почему-то совсем не думает, что его нежелание посвящать ее в свои проблемы, привычка решать все самому, порой совершенно не считаясь с ее мнением, ранят куда сильнее. Ладно, сегодня! У Кеншина просто не было выбора. Но ведь это далеко не в первый раз. Он исчезает, не говоря ни слова, потом появляется едва живой, а ей остается только молча лечить его раны… Может, большинство людей и сочло бы это нормальным, но только не она, Камия Каору. Она не изнеженная красотка, имеющая лишь кивать головой, как китайский болванчик, и разливать саке! Перед Кеншином мастер кендо, одолевшая в бою одну из Джиппонгатана, лучших убийц Макото Шишио, и пора бы ему научиться воспринимать ее всерьез.
-Между прочим, Енеши угрожал убить и меня! – звенящим от напряжения голосом заметила Каору. – Или ты забыл?
-Не забыл! – Кеншин склонил голову еще ниже, привычно пряча выражение глаз под занавесью волос. – Но пока Ваш покорный слуга жив, он не позволит никому причинить Вам вред, Каору-доно… А если бы я погиб, то у Енеши не осталось бы причин убивать Вас!
Логично. Он всегда рассуждает очень разумно. Во времена Бакуматцу Кеншин ведь не только мечом махал, но командовал людьми. Причем, видимо неплохо командовал, если два года назад генерал Ямагата опять предлагал ему место в правительстве и высокий военный пост.
Да, Кеншин, он умный! И предусмотрительный… Но кое о чем он все-таки сейчас забывает! Все никак не может поверить, что даже такого, как он, выражаясь его собственными словами, кто-то тоже может любить больше жизни.
-А ты не думал, что верно и обратное?! Что, пока жива я, пока я рядом, никто не сможет убить тебя, не переступив сначала через мой труп!!!
Кеншин дернулся так, словно она его ударила. Резко вскинул голову, сверкнув пламенеющими в красках заката волосами, и в шоке уставился на Каору широко распахнутыми глазами – так, будто видел впервые. Но прежде чем она успела не то, что понять причину - просто удивится такой реакции, взгляд бродяги потеплел, и его рука, как на берегу несколько дней назад, дотронулась до ее лица – осторожно, трепетно, словно величайшего на свете сокровища. И улыбнулся – прежней ласковой улыбкой, которую он всегда берег только для нее одной. Чуть не плача от облегчения, Каору в ответ коснулась пальцами его изуродованной щеки и, сама ужасаясь собственной смелости, уткнулась носом в плечо Кеншина. Тот снова слегка вздрогнул, но все же не отстранился, а наоборот, крепко сомкнул руки у нее за спиной. Почувствовав его дыхание на своих волосах, Каору тихонько улыбнулась. Итак, первая битва осталась за ней! В стене, снова выстроенной между ними Кеншином с появлением Енеши, стало одним камешком меньше.
}sdtgw
